Максим ШАЛЫГИН: «Прошло то время, когда композитор нашел один стиль –  и пишет в нем»

22 травня відбувся резонансний проект «Нова українська музика», для якого Національна філармонія доручила диригенту Міхеїлу Менабде обрати твори композиторів віком до 35 років. Серед обраних опинився Максим Шалигін, котрий вже тривалий час працює у Голландії (в концерті звучали його «Колискова» та «… in memory of Ingmar Bergman» ). У відвертій розмові композитор поділився враженням від концерту та розповів про свою творчість.

На концерті ти був у кімоно. Це глибоке захоплення східною філософією?

Я купил его в Токио. Это красиво, удобно и просто. Всем советую. Нет в этом никакой философии. Хотя у меня есть убеждение: то, что надевает человек – влияет на состояние его духа. Я чувствую это, потому последние годы избирателен в том, что ношу.

В чому пишеш музику?

Выбираю что-то свободное. Обязательно надеваю теплые носки, потому что в Голландии очень сыро. И одежду, которую можно грызть, это очень важно. Когда думаю – много грызу одежду.

Вісім років тому подібний цикл концертів під назвою «Український авангард» організував Роман Кофман. З того переліку композиторів до цьогорічної п’ятірки «Нової української музики» увійшли лише Максим Шалигін та Максим Коломієць. Що ще змінилось?

Хуже стал играть оркестр (Національний камерний оркестр. – С. Н.). В Европе каждый музыкант борется за свое место, поддерживает свою технику и музыкальность, а здесь в оркестре есть люди, которые с трудом могут сыграть три ноты подряд. Камерный оркестр делает мало программ в месяц с достаточно простыми произведениями, в придачу еще и без дирижера. Все это никак не может положительно влиять на качество. А тут почти полтора часа музыки, совершенно разной и достаточно комплексной, где необходимо “включаться” моментально в каждое произведение и следовать множеству технических указаний, некоторые из которых могут быть чем-то совершенно новым для музыкантов. Нет ничего удивительного, что они растерялись. Нужно учиться играть современную музыку. Это не просто так – сел и играешь. Точно так же как Моцарта, нужно учиться играть Шаррино, Лахенмана, хотя это далеко уже не современная музыка, но мало кто ее может играть. Это касается не только украинского пространства.

При этом в оркестре есть замечательные музыканты, которым нравилась наша музыка, они подходили к ней с хорошим отношением и самоотдачей. Тем и обиднее, что ни они ни кто-то другой не могут ничего поделать с данной ситуацией. Получается, что никто не виноват, вот так “мирно” и живем.  Обидно, потому что оркестр хороший, если пригласить талантливого дирижера и набрать молодых перспективных ребят, которые будут доверять друг другу и вдохновлять, тогда появился бы шанс делать что-то подлинное.

© Paul van der Woerd

Впродовж останніх п’яти років, завдяки приватним концертним організаціям, нова академічна музика в Україні стала яскравим культурним продуктом, який привабив багато публіки. За таких передумов, здавалося б, на «Новій українській музиці» очікувався аншлаг. Чому цього не сталося?

Откровенно будем говорить, что композиторов до 35 лет мало кто знает, даже если они хорошую музыку пишут, и наполнить целый зал тяжело. Ты заметил, что был забит балкон? На этот концерт молодняк пришел, много народу по 18–20 лет. Это хороший знак для современной музыки, особенно в пространстве филармонии. Насколько мне известно официально было продано 260 билетов, а когда Кофман делал концерты («Український авангард». – С.Н.), было около 140 продаж, так что это неплохой результат для колонного зала. Нужно отметить, что раскрутка концерта была неплохо сделана. Если маркетинговые схемы будут разрабатываться и далее, то можно надеяться, что на современную музыку будут полные залы. Сложно делать такие концерты, где пять молодых композиторов: кого-то знают, кого-то меньше, у всех разный стиль и т.д. Я сам стараюсь не посещать концерты с такими программами, где произведения по десять минут, нет общей темы и идеи концерта. Думаю, филармония не должна ограничивать дирижера в выборе репертуара возрастным критерием. Нужно давать пространство музыкантам и деньги, а Миша (Міхеїл Менабде. – С.Н.) сам выстроит концепцию концерта наилучшим образом. Плюс ко всему нашим оркестрам и залам давно пора понять, что самый престижный концерт, это тот, в котором звучит мировая премьера. И чем крупнее композитор, которому заказывают, тем больше это привлекает внимание к концертному залу и коллективу, создавая постепенно репутацию. Одноразовыми акциями доверие “прихожан” не завоюешь.

Назви п’ять найцікавіших українських композиторів.

Мне очень нравится то, что делает Лунев, я всегда слежу за его творчеством. Ретинский очень талантливый парень. У Аллы Загайкевич есть интересные для меня работы. Ну и Сильвестров, ясное дело. Не люблю вот так называть имена. Ведь у каждого композитора, даже у любимого, ты что-то принимаешь, а к чему-то так и не можешь приблизиться. Искренне надеюсь, что спектр украинской академической музыки гораздо шире моих интересов и познаний.

У меня самого было такое ощущение, когда играли Колыбельную и Эпитафию Бергману, будто это не я…  Эпитафию на третьем или втором курсе консерватории написал, десять-двенадцать лет назад. Сейчас я совсем другую музыку пишу. Музыка, которая звучала в концерте, наверное, легче слушается чем та, над которой сейчас работаю. Лексика стала сложнее. Формы более крупные. «Лакримоза» (Lacrimosa или 13 магических песен) – 70 минут, 2 последних балета по полтора часа. «Марианские Антифоны» – 20 минут. Мне тяжело выражать свои мысли в малых формах. У меня больше идей, чем на 10 минут музыки. На каждый период творчества свои задачи и интересы. Потому нужно спешить воплощать идеи сегодня, так как у всего есть свой срок.

На твою творчість складно почепити якийсь стильовий ярлик.  З чим це пов’язано?

Я просто делаю то, что мне нравится, стараюсь расширять круг своих интересов, чтобы впитать больше стилей и техник. Когда больше знаешь, больше умеешь (в техническом плане), есть шанс, что возникший музыкальный образ получится более точным и полным. Недавно мы с Канчели обсуждали эту тему – разность стилей. Мне кажется, прошло то время, когда композитор, найдя один стиль – остается в нем на долгие годы. Мы уже давно поняли, что в рамках одного произведения можем совмещать ранее несовместимое. Почему тогда в разные периоды творческого пути нельзя позволить себе писать абсолютно полярные по стилю вещи?…

В Лакримозе  есть вещи, которые странно появились. Там есть часть, вся на глиссандо. Только глиссандо и только вверх. Разные скорости, продолжительности и дистанции. Фактура этой части появилась из-за того, что в Гааге есть сирена, которая звучит по понедельникам в 12 утра. Эта сирена расставлена по всей стране на случай, если вдруг что-то случится. За все годы она мне так въелась в голову, что данный материал был как бы обречен проявиться.

У меня дома за окном всю весну пела какая-то птица, я ее никогда не замечал. Как-то, после окончания партитуры, я стоял на кухне и услышал, что эта птица поет – скандирует мою музыку, «Молитвы» из Лакримозы… В чудесное время мы живем: можем не ограничивать себя никаким стилем, можем позволить делать что угодно и когда угодно, показывать свое творчество на самых неожиданных площадках и т.д. Но я понимаю, что для музыковедов и маркетинговой структуры искусства это еще та проблема. Гораздо проще поставить ярлык сакральный минимализм, скажем, и спокойно продавать билеты на концерты. Нужно находить другие ресурсы и подход к анализу музыки и ее рекламе. Это ведь возникает не потому что я такой особенный композитор, который пишет совершенно разную по стилям музыку. Тут уже можно говорит о какой-то своеобразной закономерности в данной эпохе.

Пригадай найскладніше випробування в написанні твору.

Вот я написал музыку к балету «Дело Кармен». На него ушло около 2х лет с  небольшими перерывами. Сейчас у нас планируется тур по Голландии. В этом балете есть сцена в офисе, в которой танцевало человек 40, и нужен был пульс. Я решил эту проблему с помощью телефонных гудков «занято» на протяжении всего номера, и еще около тысячи семплов из звуков офиса: ножницы, степлер, принтер и т.д.  Этот номер длится восемь минут и занял у меня три месяца работы. На одни произведения тратишь три месяца, на другие -3 года, а на какие-то – три дня, как на «Колыбельную», например. А «Эпитафию Бергману» вообще за один день написал. Забавно то, что это не всегда напрямую влияет на качество музыки. Тому есть масса примеров.

Як часто доводиться чути від інших композиторів, що твоя музика занадто проста?

Я очень часто это слышал, уже привык. И они привыкли, что я привык, и не говорят уже. В такие моменты я ничего не отвечаю, считаю, что это комплимент. В Европе такого давно мне не говорили. В Голландии вообще все можно. Ты можешь написать и просто, и примитивно, даже дебильно, или гениально. Единственный критерий: либо твоя музыка ставится в программы и продается, либо нет. Все эти композиторские диалоги остались в прошлом, в консерватории. Тогда мы все были на равных. А после выпуска ты, или музыкант с твоей музыкой приходит к программеру (менеджер концертних программ. – С.Н.), и он должен понять: продаст ли билет на твою музыку. Вот и все.

Доводиться себе обмежувати для того, щоб музика продалась?

Безусловно, есть момент, когда есть идея и несколько вариантов ее воплощения. Помимо того, как это звучит и сочетается в форме, в выборе, кроме всего, влияет множество факторов: например для кого ты это пишешь. Я писал Колыбельную для Киевской камераты. Тогда учился у Щербакова, и он так организовал, чтобы камерата исполнила мое произведение. Перед тем как начать писать, я сходил на очередной их концерт и понял, какой ужас меня ждет. Ничего в голову не лезло, я не понимал, что нужно написать, чтобы они это нормально сыграли.  Когда окончил Колыбельную, я подумал: вот это то, что нужно. В итоге они несколько раз ее играли, и с каждым разом все хуже и хуже. Может, у них только с моей музыкой не сошлось, но я очень рад, что этот оркестр больше не играет мою музыку сейчас. Надеюсь они потеряли партии колыбельной.

© D.Ganushevich

Чи відчувається різниця між творчістю українських композиторів, що живуть в Україні та за кордоном?

Место, где ты живешь, очень влияет на твои увлечения. Самое удивительное, что в произведении Макса Коломийца на концерте я услышал моменты, которые напомнили музыку Лунева. Это странно, потому что мне кажется, Максиму не очень близко творчество Святослава. Когда слушал музыку Ретинского, ощущалось – по крайней мере, в этом произведении («Долго (и в той долготе — беспрерывно-внезапно)». – С.Н.), австрийская школа, есть подсознательная связь с творчеством Беата Фуррера. Леша, когда был здесь, писал совершенно другую музыку. Это не значит, что ты пишешь в рамках заданной школы, это просто общие влияния, множество которых может привести к чему-то совершенно непредсказуемому. Мне кажется, для композитора, в какие-то моменты его жизни, важно пожить в разных звуковых культурах, а в другие – изолироваться от всего лишнего и выковывать то, что накоплено.

Часто композитори порівнюють творчість з кулінарією чи сексом. А які в тебе виникають асоціації?

Я думаю, здесь можно найти разные метафоры, в зависимости от типа музыки. Но если уж проводить параллель творческого процесса с сексуальным актом, тогда уж точно – каждый отдельный жанр нужно сравнивать с определенными сексуальными техниками, позами и т.д. Надеюсь кто-то напишет такую статью когда-нибудь. Это все шутки, конечно, но мне тяжело ответить. Наверное, я занимаюсь музыкой потому что ничто другое не доставляет мне столь изысканного удовольствия. Процесс написания музыки вряд ли с чем-то можно сравнить, хотя соблазн сопоставления всегда велик.

Сайт Максима Шалигіна: http://maximshalygin.com/

Головне фото –

© D.Ganushevich

Розмовляв Стас НЕВМЕРЖИЦЬКИЙ

2 коментарі до “Максим ШАЛЫГИН: «Прошло то время, когда композитор нашел один стиль –  и пишет в нем»

Залишити відповідь

Ваша e-mail адреса не оприлюднюватиметься. Обов’язкові поля позначені *